Двух с половиной часовая притча о вечных ценностях, как их понимает автор «Возвращения».
Драма |
14+ |
Андрей Звягинцев |
18 мая 2007 |
1 июня 2007 |
2 часа 30 минут |
В одном Городе живут два Брата, один из них Женат, с двумя Детьми, другой — Разведен. Женатый (Лавроненко) едет за город, в Отчий дом. Там вдруг на ровном месте Жена (Бонневи) сообщает ему, что Беременна, но Ребенок не его. Муж испытывает последовательно Потрясение, Ярость, Тоску, Отчаяние и Смирение. Брат дает ему Дурные Советы. Жизнь сменяется Смертью.
Второй фильм признанного во всем мире продолжателем дела Тарковского Андрея Звягинцева — двух с половиной часовое полотно, которое, по замыслу автора, оперирует самыми абстрактными понятиями человеческой природы. «Изгнание», снятое по мотивам повести Уильяма Сарояна, — это обобщение схожего с ним по семейной тематике «Возвращения», отрыв первого фильма даже от тех немногочисленных корней, которые связывали его с реальностью. Если в «Возвращении» герои колесили в старой «волге» по хоть и неопределенной, но все же России, то невероятно красивая, безлюдная и совершенно неидентифицируемая страна «Изгнания» (съемки проводились в Молдавии, Бельгии и Франции), где все дышит тревогой и угрозой, — как будто место действия дурного сна. Всем героям даны тут самые общечеловеческие имена — Марк, Алекс, Роберт, Ева, Флора, Макс, вот разве что Вера затесалась. Зато Веру эту, забеременевшую жену, играет шведка Мария Бонневи, специально причесанная так, чтобы походить на юную Лив Ульман в фильмах Бергмана. Детали жизни персонажей неясны, мотивы туманны, взгляды многозначительны. Фильм полон христианских аллюзий: пока Вере делают аборт, ее дети складывают пазл с Благовещением и читают вслух Первое послание к коринфянам. «Зайка, подай яблоко», — говорят девочке. «Я не зайка, меня зовут Ева», — откликается та. Звягинцев обобщает так безоглядно, что «Изгнание», собственно, с тем же успехом могло бы называться «Возвращением». Как, впрочем, и наоборот.
Красота — вот главная забота и главное достижение творческой группы. Оператор Михаил Кричман, делавший со Звягинцевым и «Возвращение», превосходит сам себя, снимая музейные по живописности планы сложно движущейся камерой. Каждая деталь тут продумана так, чтобы максимизировать визуальный эффект. Персонажи у Звягинцева, кажется, двигаются только для того, чтобы в нужный момент застыть драматичной живой картиной в красно-синей гамме. Лес просвечивает закатным светом и в эстетических целях наклонен на 45 градусов. Сельский дом — чуть ли не средневековый замок с контрфорсами, к которому ведет подвесной мостик через овраг. Его обшарпанные (предлагается в это верить) комнаты — торжество дизайна, где каждая стенка, каждая старая тумбочка или кровать выглядит так, будто над ней месяц колдовал высокооплачиваемый сотрудник со специально привитым художественным вкусом. Жертвой всей этой избыточной, барочной, по сути, красоты стала даже та естественность, что еще была в «Возвращении». Пожалуй, неуместнее всего на этом фоне выглядят актеры, реально пытающиеся переживать свои странные роли, взаимодействовать в диалоге, держать паузы. Только дети, не умеющие и не пытающиеся играть, смотрятся тут в своей тарелке.
Полностью выведя свой фильм из реальности, Звягинцев вроде бы ушел от всех вопросов про правду жизни. К его сожалению, это не так. Его герои по-прежнему говорят на вполне настоящем русском и делают это как-то невыносимо ненатурально. «Когда мы пойдем в сад из грецких орехов?», «Ты не понимаешь положения дела», «Слухи впереди событий» — таких цитат тут полно. И речь не только о стилевых ошибках. Мужики общаются за праздничным столом: «Что происходит?» — «Вы сами знаете». — «Я? Я не знаю. Впрочем, да, я знаю». Что в самом деле там происходит?
Происходит, приходится сознаться, притча о мужском и женском, об инстинктах самца и женском начале. Но когда на исходе медлительного, тяжкого, сложного рассказа выясняется, что нормальный человек, изложи ему коротко всю эту грустную историю, суммировал бы ее плевком на асфальт и коротким «Вот баба дура попалась», — волей-неволей чувствуешь себя обманутым. При этом, что совсем печально, не только Звягинцевым, но, прости боже, и Тарковским, и Бергманом.