Драматический |
12+ |
Светлана Землякова |
1 час 20 минут |
Спектакль актеров гитисовской мастерской Олега Кудряшова в постановке их преподавателя Светланы Земляковой — это сорок минут счастья, за которое еще столько же времени приходится расплачиваться. Шестерка молодых актрис играют алтайских бабушек. Назову их поименно: Марина Ворожищева, Яна Гурьянова, Ирина Латушко, Надежда Лумпова, Елена Махова, Инна Сухорецкая. Они расселись на скамейке, как птицы на жерди, закутавшись в платки и болтая ногами в валенках, а журналист (Александр Кащеев) их интервьюирует. Старушки потешно косятся на его микрофон и торопеют от его абстрактных вопросов («А теперь вы расскажите о себе»). Старушки представляются, не понимают, чего от них хотят, но люди любят поговорить о себе, вот и старушек прорывает, и слово за слово они рассказывают о своих ежедневных трудах, перебивают друг друга, вторят друг другу, так что в какой-то миг их голоса сливаются в сплошной хор. Спохватившись, старушки поют москвичу «Уж ты бабочка молоденька». Идут рассказы: о женитьбе, детях, любви. Постепенно игривое лицедейство приобретает черты реальности, и ты уже видишь не ряженых девушек, а живых старух. «Практика» аттестует «Бабушек» как вербатим, но это не так. Спектакль сделан на основе книги «Русская деревня в рассказах ее жителей» и аудиозаписей и видео, собранных сотрудниками Института русского языка РАН. Актрисы не копируют реальных людей, а конструируют характеры из собранных этнографами «трудодён», «пролубей» и «холшевья». Ну и бог бы с ним, с вербатимом. Эти «бабушки» выглядят универсальными и достоверными, и из их рассказов слово за слово складывается космос исчезающей деревни с ее ритуалами и обычаями. Только-только появляется доверие к иллюзорной реальности, и она начинает захватывать (как захватывали латышские спектакли Алвиса Херманиса и особенно «Долгая жизнь») — и тут откуда ни возьмись появляется режиссер. Светлана Землякова, только что вырастившая на наших глазах, так сказать, древо жизни, откровенно не понимает, что с ним теперь делать. Тогда она достает привычный инструмент постановщика — бензопилу. Впервые опасность забрезжила, когда герой-москвич вдруг отворачивается от старушек и, вперив внутренний взор в метафизическую даль, принимается вслух думать о том, что надо бы научить сына молиться. Бабушки возвращают его к «реальности», но скоро очередь дойдет и до них. Им выдадут по авоське, и они будут отмахиваться от горожан в крутой тачке. Они будут сообща танцевать под рашн аренби. Дальше для каждой режиссер ставит персональное соло. «Реальность» еще дает о себе знать в этих длинных монологах, но бензопила взвизгивает вновь и вновь. Первая мысль, что режиссер, порешившая созданную ею же иллюзию, — мизантроп. Но к финалу понимаешь, что просто было еще одно доброе намерение: сделать эстетично. Похоже работали отечественные краснодеревщики: ваяли из карельской березы шкаф и клеили на видные места пластмассовые виньетки.