Фильм одного из самых больших оригиналов французского кино — Робера Брессона, любимого режиссера Тарковского. Своеобразная экранизация «Преступления и наказания», где вместо убийства — воровство. Главный герой не ради денег, а из необычных моральных воззрений становится карманником. Визуально изобретательное кино, где история рассказана не столько словами, сколько движениями рук.
Драма, Криминальный |
18+ |
Робер Брессон |
16 декабря 1959 |
1 час 15 минут |
Мишель (ЛаСалль) живет в парижской мансарде, но фамилия его вполне могла бы быть Раскольников: он верит в ницшеанскую безнаказанность, преступает закон из желания доказать что-то покинувшему его Богу, мучает свою бедную Сонечку — Жанну (Грин) и хочет, чтобы его поймали.
Но содержание фильма, названного Луи Малем одним из четырех важнейших событий в истории кино, не сводится к Достоевскому, хотя Брессон его обожал и не однажды экранизировал. Брессон вытравляет из мира психологию и заставляет непрофессиональных актеров (которых называет моделями) избегать любых проявлений эмоции. Без них все, что остается в мире, — это взгляды и жесты; по Брессону — истинная сущность кинематографа. «Карманник» — это хайку из жестов (проникновение в сумочку, извлечение кошелька, передача денег, возвращение кошелька) и взглядов. Взгляд человека, сдающегося своей страсти. Взгляд человека, бросающего вызов зеркалу. Взгляд нарушителя. Взгляд жертвы. За миг до преступления они замирают посреди людного тротуара, вперившись друг в друга, — пугающе значительный обмен. Жесты и взгляды связывают людей невидимыми лучами и делают эту драму преступления и наказания трагедией о том, что все мы друг с другом связаны и на это обречены.
Мишель, молодой интеллектуал с внешностью затравленного животного и достоевщиной в душе («мир стоит на голове, его давно пора перевернуть»), одержим идеей легких денег и становится вором-карманником. Один раз ступив на эту роковую дорогу, он больше не может остановиться, быстро совершенствуется в мастерстве, перенимая навыки у более опытных щипачей и одновременно теряя остатки щепитильности: из средства выживания воровство превращается для него в потребность, способ самовыражения, самоцель, в конечном счете – в азартную игру с судьбой. У полиции есть основания его подозревать, но до времени нет доказательств; для Мишеля же такая безнаказанность – опричь каторги. Из руин духовной опустошенности его поднимет любовь к Жанне, волоокой Мадонне, словно сошедшей с полотен прерафаэлитов, одни глаза которой способны внушить веру в возможность искупления и новой, совсем другой жизни.
В своем романе Достоевский сделал Раскольникова убийцей; в фильме Брессона масштаб преступления героя мельче – воровство здесь представляет скорее универсальную метафору любого постыдного наваждения, неодолимой страсти, постепенно овладевающей всем существом человека, воздвигающей стены непонимания между ним и даже самыми близкими людьми, чье место быстро занимают подельники, еще более испорченные, чем герой – обреченный на одиночество, страх и чувство вины, вынужденный жить с этим мучительным позором и жаждущий наказания.
Режиссерский почерк формалиста Брессона, холодный беспримесный стиль его картин, не спутать ни с чьим. Состояние духовного банкротства героя он фиксирует на пленке, используя минимум диалога, наполняя кадр простыми и значительными символами: книги, дверь, решетка, часы, деньги, окно – всё крупными планами. Камера извлекает самую сущность простых вещей, любого взгляда и жеста. Брессон подпускает преступника так близко к жертве, что они буквально обмениваются дыханием, а хореография трюков карманников настолько безупречна, что кажется виртуозным искусством, магией или священнодействием. Как и работа самого Брессона.
Молодой бедствующий писатель Мишель (Мартин ЛаСалль) решает заняться непростым ремеслом карманника. С одной стороны, его привлекает и финансовая выгода, но главное – то «раскольническое» ощущение вседозволенности, попытка нащупать острую грань, что само по себе будоражит его не менее. Один из его первых опытов оканчивается крахом – его ловят и отводят в полицию, но за неимением достаточного количества улик, отпускают, хотя, судя по всему, пристально присматривают. У Мишеля есть престарелая мать при смерти, к которой он боится вернуться, но за которой ухаживает девушка, которая в него тайно влюблена, да и он сам в нее влюблен, еще более тайно, однако его тревожат совсем иные материи. Друзья понимают, по какой наклонной покатился Мишель, поэтому он отвергает прежний круг общения в пользу новых друзей – щипачей из одного бара, где его учат тонкостям профессии. Сердобольный комиссар полиции пытается намеками, а позже уже и прямой речью подтолкнуть сбившегося с пути писателя на более безопасную почву, но тот не слышит никого и ничего. Точней, не хочет даже слышать. Прозрение, конечно, наступит, но было бы хорошо, если бы оно наступило не слишком поздно.
Этот фильм Робера Брессона во многом продолжает стилистические наработки «Приговоренного к смерти» и наследует интерес к нарративной схеме от первого лица. Точек соприкосновения у этих двух фильмов вообще более, чем достаточно – по сути, «Карманник» стал чуть ли не последним фильмом, действие которого разворачивается вокруг одинокой фигуры мужчины-отступника. Однако там, где Фонтен боролся против системы, прорываясь на свободу, Мишель движется в совершенно обратном направлении. Оба персонажа, впрочем, на самом деле имеют схожую природу – оба сражаются против окружающего мира и сдаваться не собираются. Понятное дело, что там, где один боролся против нацистов, другой перегородил свою жизнь баррикадами, отгородившись от единственных на свете людей, которые желали ему добра – мать, друзья и возлюбленная. Но то, что оба стоят в стороне общества – очевидно.
Конечно, при анализе этого фильма никак не обойтись без толики психоанализа. Мишель, если рассматривать его с медицинской точки зрения – обсессивно-компульсивная личность, страдающая от неразрешенных сексуальных комплексов, возможно даже гомосексуальных, но, что более вероятно, еще более серьезной смеси, в которую вовлечен так же, что очевидно, Эдипов комплекс. И его погружение в мир преступлений и криминала - это такая попытка замещения. Подобного персонажа Брессон не просто помещает на первый план, он устанавливает камеры и не отрывает от него взора зрителя. Чем не научное исследование, причем не первое, и не последнее в творчестве француза.
Интересно, кстати, как Брессон поиграл в «карманника» сам. Явно творчески переработав «Преступление и наказание», что не вызывает особых сомнений, он не стал указывать Достоевского в качестве литературного первоисточника, тем самым совершив, возможно даже сознательно, имитацию преступления. То, что Брессон восхищался творчеством русского писателя, известный факт. Но, видимо, не очень хотел проводить очевидных параллелей, которые бы вызвали неизбежные сравнения с классической книгой, чего режиссер не желал. Да и, с другой стороны, никакой экранизации тут нет, а предъявлять претензии к французу лишь на том основании, что он перенял некоторые элементы драматургии и общую моральную атмосферу – так тогда придется держать ответ многим европейским режиссерам, которые, к слову, выросли не только из Достоевского, но и из самого Брессона.