Спектакль

Страх и нищета в Третьей империи

Брехт совершенно неожиданно стал главным трендом сезона. Вслед за идущей в МХТ им. Чехова «Трехгрошовой оперой» Серебренникова появляется комедия «Господин Пунтила и его слуга Матти» Карбаускиса в «Маяковке», «Добрый человек из Сезуана» Бутусова — в Пушкинском, «Человек есть человек» молодого режиссера Марии Павловской в «Другом театре». В «Табакерке» поставили самое суровое и безрадостное произведение немецкого драматурга — «Страх и нищету в Третьей империи», цикл новелл о буднях фашистской Германии. Брехт моделирует серию безвыходных ситуаций, в которых не до любви, музыки и смеха. Балом правит бесконечное взаимное подозрение и ужас. Ребенок вышел из дома — родители уже уверены, что он спешит в гитлерюгенд с доносом на них. ­Девушка штурмовика с опаской проверяет, не оставил ли он после объятий на ее спине меловой крест — сигнал для ареста. «Что вы взвешиваете каждое свое слово как аптекарь?» — негодует опальный судья, обратившийся за советом к коллеге, лучшему другу. И так далее.

Из 24 новелл ученик Женовача Александр Коручеков выбрал для своего спектакля 5, оставив на финал зарисовку «Нагорная проповедь» и цитату из Евангелия от Матфея. Режиссер словами Брехта предлагает христианский выход из ситуаций, кажущихся безвыходными, — смирение. При этом Брехт же заключает свой цикл сценой под названием «Плебисцит», в которой под гул ликующих нацистских толп трое запуганных рабочих зачитывают последнее письмо их товарища из лагеря: «Нет в мире выше задачи, чем освобождение человечества от ярма угнетателей. Без этого жизнь не имеет цены. Жить стоит только ради этого. Если у нас не будет этой цели, все человечество одичает», — и решаются распространить листовки с надписью «НЕТ!». Грубо говоря, смирение в таком финале не просматривается.

И все же главным в спектакле становится не постановка вопроса «А как бы поступил ты?» и даже не финальная проповедь. Важен акт психологической игры: Александр Семчев (играет судью, от вердикта которого зависит его жизнь) торопливо набивает рот едой; Михаил Станкевич (играет добропорядочного немца, чья жена-еврейка решает сбежать от нацизма в Амстердам) с отсутствующим видом пересчитывает деньги; Иван Шибанов (следователь, тоже зависящий от судейского решения) постоянно без надобности вытягивается в стойке «смирно». А как только появляется воззвание к зрителю (голос Табакова читает Библию), мораль, театр заканчивается — и начинается школьный урок. «Табакерка» в этом смысле как будто торопится своей лекцией про смысл жизни обогнать образовательную реформу. Другое дело, что брехтовский гражданский пафос в этом начинании — явно не лучший помощник.