Довольно детский, познавательный, про зарождение жизни на Земле.
Его 6 лет снимали. Именно снимали, а от момента задумки наверное ещё больше времени прошло.
Был бы красивый видеоряд, коий можно показывать фоном во всяких заведениях от магазинов техники до ресторанов, кабы повествователя помногу не показывали. Хотя он ничего, но без звука эти кадры не смотрелись бы. В числе прочего он там говорит и нечто ненаучное, де атомы составляющие его тело раньше существовали в других предметах и после тоже будут, перечисляя крылья бабочки и всякое такое, вроде как приятное...
Проводится параллель между всей эволюцией и частным внутриутробным развитием, де, все мы сначала с хвостом и в водичке плаваем — хотя оно никак и не доказательство теории эволюции (пока(?) недоказуемой).
Цитаты: "жить — значит ткать полотно истории с того самого начала, о котором никто уже ничего не помнит и до самого конца, о котором никто ещё ничего не знает", "мы всего лишь формы, принимаемые материей" (в том смысле, что ткани тела обновляются всё время, равно как река остаётся той же рекой при постоянной смене воды — материя меняется при относительной сохранности формы).
Понимала, конечно, что за час с небольшим историю земли рассказать невозможно. Но авторы, низкий им поклон, вдруг умудрились передать ощущение жизни как чуда. Когда вдруг понимаешь, что перед тобой не дым, а медуза. Смотришь, как тает этот кус очек протоплазмы на солнце и жалко его почти до слез. Ведь каким-то образом, явилась она миру. Чтобы потом растаять? А мы?
Философский пафос фильма я бы обозначила как негуманистический экзистенциализм, в котором переживание собственного существования разворачивается в панэкзистенции филогенеза. Это позволяет авторам отказаться от претензии на изложение научной картины мира и организовать стилистику фильма в рамках мифологической космогонии и космологии: через проекцию самоподобных символических структур на все формы жизни. Для этой цели как нельзя кстати подходит чернокожий рассказчик - удивительных внешних качеств, про таких говорят: колоритен,- и всем понятно, о чем речь - в грубо сшитой по типу подрясника одежде из грубо сотканного полотна. Французский,
попав ему на язык, утрачивает свою природную эмоциональную бурливость, становится обтекаем, монотонен и... монологичен. И вы уже не замечаете, как четко и безотказно действует на вас псевдотрадиционная ритуальная составляющая мифа: жрец ворожит на воде - первородном источнике жизни, по мановению его рук на стене возникают страшные тени - пугающие первообразы диалектического материализма (для тех, кто родился не там и не тогда, пояснение: у верблюда два горба, потому что жизнь - борьба); в его распоряжении магический там-там, задающий мировые ритмы, начиная с сокращения сердечной мышцы, и прочая нехитрая африканская экзотика; он самотождественен Мировой Душе и в то же время похож на кого-то до боли знакомого. Руки же его заслуживают отдельного внимания – так хороши; они - его главный козырь и они всегда на первом плане, что не случайно: теперь вы поверите этому человеку вне зависимости от того, каков будет текст сценария... Да, а всё остальное – как обещано, особенно акт любви между морскими коньками, чья телесность густо усыпана жемчугом (отчего ж в жемчугах не любиться-то?). Невероятно красиво. Почти как живопись...